Книга Монстр всегда возвращается. Американские фильмы ужасов и их ремейки - Кристиан Кнёпплер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Янкович идет дальше в своей переоценке фильма и смещает ось идеологического конфликта. Каррингтон, отмечает он, наделен государственным авторитетом, а не солдаты. Он "явно представлен как один из экспертов нового фордистского порядка"2 (Rational 34), тогда как "военные герои" - "далеко не эксперты". Таким образом, конфликт происходит не между наукой и военными, а, точнее, "между простыми рабочими людьми и властью эксперты". Можно добавить, что Хендри, безусловно, лидер и эксперт по управлению самолетами, но на протяжении большей части фильма он явно не в своей тарелке, и его звание капитана все еще ставит его на место в поле, в отличие от штаба Фогарти. Военные в целом, таким образом, не изображены положительно, только "солдаты на земле",3 как все приказы сверху, слишком запоздалые или ошибочные (35), все еще просят сохранить дело, когда ситуация обострилась до борьбы не на жизнь, а на смерть. То же самое касается и стандартных операционных процедур, которые сами по себе являются примером того, как структура (ВВС) определяет действия входящих в нее индивидуумов (Хендри и его команда). Стандартные процедуры предусматривают использование термита для извлечения инопланетного корабля из-подо льда, что незамедлительно приводит к его уничтожению. Хотя эксперты, разрабатывающие такие процедуры, в фильме не фигурируют, Кэррингтон находится на переднем плане, постоянно пытаясь навязать авторитет экспертов. Кэррингтон, в свою очередь, рассматривает инопланетное Существо как "идеал" системы научно-технической рациональности", не чувствующий, дегуманизированный, не имеющий препятствий для эффективности (36). С этой точки зрения, человеческая сексуальность является первопричиной иррациональности, в то время как бесполое размножение Вещи приводит к появлению вместо проблемных индивидуумов бесперебойно функционирующих дубликатов, хорошо подходящих для "централизованной" фордистской системы со строгими социальными ролями (36). Взаимодействие было бы устранено в пользу функционирования в качестве взаимозаменяемых компонентов.
Эта центральная "борьба между взаимодействием и доминированием" (Jancovich, Ra- tional 36) заметна в информационных и коммуникационных стратегиях на протяжении всего фильма. Кэррингтон утаивает информацию и манипулирует ею в своих целях, а также часто говорит монологами. Напротив, Хендри, его команда и Никки говорят "в перекрывающемся диалоге", развивая идеи "из совместного взаимодействия". Несмотря на то что Хендри выступает в роли лидера группы, он не диктует ход действий, а привлекает к этому своих подчиненных, Скотти, Никки и ученых. Например, план по уничтожению Вещи развивается следующим образом: Скотти спрашивает, что делать с овощем, Никки предлагает приготовить его, Хендри подхватывает идею и передает ее ученым, которые приступают к созданию электрической сети для сжигания Вещи. Одинокое вмешательство Кэррингтона приводит лишь к тому, что он сам оказывается в тюрьме.
Общение без иерархических ограничений, таким образом, приводит к успеху. Однако финальная коммуникация истории долгое время остается под запретом. Когда, наконец, разрешение получено, Скотти придает истории окончательную форму в эфире: "Одна из величайших битв в мире была проведена и выиграна сегодня человеческой расой. Здесь, на вершине мира, горстка американских солдат и гражданских встретила первое вторжение с другой планеты". Если сценарий не был достаточно ясен, монолог Скотти обрамляет его как войну, вызывая в памяти драматические трансляции Второй мировой войны. После восхваления храбрых солдат и печальной ноты о павших Скотти вставляет ссылку на Библию, таким образом, охватывая нацию и веру. В конце он повторяет предупреждение, которое часто цитируется в контексте паранойи 1950-х годов: "Следите за небом".4 Патриотический пыл резко контрастирует с кротким и саркастическим поведением Скотти, и это во многом подтверждает первоначально процитированную оценку "Вещи из другого мира" как авторитарной и консервативной (см. Jancovich, Rational 31; Biskind 126). Возможно, более страшный, чем его громоздкий растительный монстр, фильм в самом настоятельном тоне утверждает, что безопасности нет, что вторжение еще впереди - страх, который будет сохраняться на протяжении последующих десятилетий холодной войны.
Нечто и
другие
По сравнению с обсуждением групповой динамики, сама одноименная Вещь, как правило, не получает должного внимания со стороны кинокритиков и ученых. Мелькание его формы заставляет солдат чувствовать себя неловко, а его внезапное оживление приводит охранника в панику. Его реальное появление на экране несколько менее впечатляюще, поскольку его внешний вид и медленная походка напоминают монстра Франкенштейна, к тому времени уже ставшего клише в кино. Другие его характеристики тоже напоминают пастиш из фильмов о монстрах: он пьет кровь, регенерирует повреждения, невосприимчив к пулям и обладает, по крайней мере, некоторым интеллектом, хотя зрители так и не могут разглядеть тот превосходный интеллект, о котором бредит Кэррингтон. Несмотря на человеческое тело, Вещь - растение, что вдохновляет Скотти на прозвища "суперморковь" и "интеллектуальная морковь", которые только уменьшают ее угрожающую ауру. С другой стороны, способность "Нечто" размножаться из семенных косточек усиливает его угрозу, хотя этот потенциал в фильме практически не раскрыт. В любом случае, растительное происхождение монстра подчеркивает его нечеловеческую сущность, хотя и не так удачно, как имя, вынесенное в заголовок: Вещь. Как чистое воплощение чудовищности, инопланетянин не поддается никаким категориям, и поэтому единственным адекватным описанием является "вещь" - чем бы она ни была, она не человек. И все же, несмотря на то, что Вещь - это неостановимая угроза, которая относится к людям как к источникам пищи (как мы относимся к капусте, предполагает Каррингтон), ее самая чудовищная черта заключается в том, что она вытягивает из Каррингтона затянувшуюся бесчеловечность и то, что Янкович называет научно-рациональным порядком.
Во многих отношениях "Нечто" служит хрестоматийным примером внешнего монстра, который нарушает нормальную жизнь, пока не будет повержен. Сначала оно вторгается с неба, затем из холода снаружи в жилые помещения базы. Тем не менее, центральный конфликт повествования предлагает расширить формулу: мы могли бы считать Вещь и Кэррингтона двумя монстрами фильма, оба совершенно чуждые среднему возрасту, то есть нормальным людям, обитающим на арктической базе, и обоим совершенно безразлично, когда дело касается этих жизней. Ассоциация безумного ученого и монстра прочно укоренилась в жанре, а в случае с "Вещью из другого мира" нечеловеческая, бесполая, кровососущая Вещь и научная рациональность - по крайней мере, в ее чистом виде - представлены как нечто неуютно близкое.
До сих пор обсуждение различий в "Нечто из другого мира" было сосредоточено на чудовищном пришельце и
